Сергей Павлович, как произошла ваша первая детская встреча с медициной?
По настоящему сознательная жизнь у человека обычно начинается в школе, и первая встреча с медиками произошла как раз в первом классе, когда у меня вдруг обнаружили ревмокардит. Пришлось лечиться, ходить на уколы - поликлинику я посещал самостоятельно и с врачами был на «ты». Борьба с ревмокардитом продолжалась несколько лет. В итоге я был тощенький, худенький, щупленький, но с рогаткой, что полностью соответствовало имиджу дворового мальчишки небольшого периферийного городка. Освобождение от физкультуры не мешало жить нормальной уличной жизнью. А в пятом классе сказал родителям: «Все! Хочу велосипед! Надоело ходить пешком!» Родители сдались и выдали мне двухколесное чудо. Его, правда, потом украли - так же, как и два следующих. Это было нормально - на Урале люди простые. Природа в тех местах, пожалуй, самая красивая - реки, озера, горы, хвойные леса... Ревмокардит я вылечил, и начал бегать на лыжах. До сих пор лыжи люблю больше других видов спорта.
А как вы выбирали профессию?
Медиков в ближайшем окружении не было. Мне пророчили Уральский Политехнический. Помню, когда я учился в 10 классе, мой дядя убеждал меня: «Инженер - классная специальность!» На окончательный выбор повлиял случай - по телевидению увидел пару впечатляющих сюжетов, героями которых были военные врачи, в том числе и Сенкевич с его путешествиями! Романтика! Короче, я начал готовиться к поступлению в Военно-медицинскую Академию. Отличником в школе не стал, но в аттестате - 75% «пятерок».
Как же вы попали в ВМедА?
О, это целая история! Выяснилось, что в военкомате нет разнарядки на то, чтобы отправить меня учиться в Академию. Пришлось отцу ехать в Свердловск и договариваться с военкомом. Медицинскую карту переписали, чтобы никакой ревмокардит не портил картину. Питер вызвал у меня шок. Я не мог себе представить, что он такой потрясающий! Когда сказали, что нужно ехать в Красное Село сдавать экзамены, я по наивности даже немного загрустил, что и города-то не увижу. Определился в роту поступающих, нас было 120 человек, а к последнему экзамену осталось всего восемь. Напоследок была физика. И я со своей фамилией на букву «Ш» сдавал этот экзамен последним. Чтобы поступить, мне обязательно была нужна «пятерка». Но я не «физик», и застрял на одной из задач. И вот здесь произошло то, чего я никак не ожидал. Со словами: «И пусть тебе повезет!» - преподаватель подарил мне пятерку... Кстати, отправляя меня в Питер, отец снял со своей руки часы и сказал: «Поступишь - твои». И я с гордостью ему их не вернул.
А есть ли какая-то особая специфика обучения в ВМА?
Конечно. Это же все-таки Вооруженные Силы! После поступления все мы проходили специальный курс, где нас проверяли на совместимость, на способность работать в условиях армии. Мы же военные, должны и автомат знать, и прочие военные премудрости. Не все ребята это выдерживали. А тех, кто прошел по конкурсу в ВМА но не создан для армейской службы, охотно принимали медицинские институты города. Важный момент: студент гражданского ВУЗа может не учиться, а в ВМА, даже если не хочешь, учиться будешь. Обстановка такая. А преподаватели и научная школа - круче некуда!
Что было самое трудное?
К учебе привыкнуть легко, к экзаменам тоже. Пожалуй, сложнее всего была армейская система жизни, которая навязывает свои правила. А они часто несовместимы с врачебной средой. Доктор должен быть свободным и мыслящим человеком. Регламент не должен подавлять, равно как и командир, который не всегда бывает на высоте.
Как же вы выбрали свою медицинскую специальность?
На первом курсе во время тренировки я получил незначительную травму коленного сустава. И в клинике во время несложной процедуры на суставе ассистент нечаянно расколол мне мениск пополам. В итоге - операция, после которой я месяц бродил по отделению травматологии и приставал к докторам с вопросами. Потом стал ходить туда на дежурства. Так появилось понимание специальности. Все казалось удивительным: вот поступил человек с переломанными ногами, и вот он снова ходит! Вскоре я записался в студенческое научное общество и стал тренироваться в области микрохирургии. Дело в том, что специалистом становишься тогда, когда начинаешь серьезно «копать вглубь». Общие знания есть у всех слушателей академии, но нужно знать что-то дополнительное. Вот я пять лет и изучал хирургию кисти. Под микроскопом сшивал мелкие сосуды у крыс, кроликов и даже обезьян. Игла невооруженным глазом не видна, ниточка - тоньше волоса. Но узел на этой ниточке вяжешь пальцами! Ведь у человека 10 пальцев - если уметь ими пользоваться, то можно сделать многое. Правда, хирургу требуется еще и голова. Голова и руки должны работать сопряжено, как нигде. Если научился сшивать тонюсенькие хрупкие сосуды у крыс так, что зверьки после этого остаются живы - значит, ты имеешь право оперировать человека.
Мне доверяли оперировать людей еще до того, как я получил диплом.
Что же было после выпуска?
Мне достались связисты, которых нужно было лечить в крошечном медпункте. А за забором находился большой красивый госпиталь - и даже с занозами людей направляли туда. Казалось бы, грозит полное отсутствие практики! Однако к концу службы у меня накопилось три толстенных журнала мелких операций - я успешно оперировал под местной анестезией. Затем поступил в клиническую ординатуру ВМА, где на правах специалиста снова стал заниматься хирургией кисти и микрохирургией под руководством замечательного микрохирурга - А.Е.Белоусова.
Бывали какие-нибудь особенные случаи?
Однажды привезли по скорой невесту - окровавленный безымянный палец на правой руке. Оказывается, она так резво танцевала на свадьбе, что зацепилась новеньким обручальным кольцом за дверную ручку и оторвала палец! 4 часа работы - и палец на месте. Хорошо еще, что не потеряли его по дороге. Или, помню, настал май. Множество клиник начали закрываться на отпуск, а народ рванул на дачи. Для меня понятие «дача» - это пилы, топоры, оторванные пальцы, глубокие порезы, даже огнестрельные ранения. Я тогда работал в травматологии, и «скорая» везла нам всех подряд. Бывали весьма серьезные перегрузки. Как-то в мае с понедельника по пятницу простоял за операционным столом 42 часа, это не считая перевязок, приемов и других дел. Конечно, тогда я был моложе, энергия била ключом, да и «козерог» я по Зодиаку - характер упорный.
Каким из микрохирургических достижений вы гордитесь больше всего?
Был случай - парень разгружал машину, та дернулась, и ему бортом отрубило 4 пальца, каждый в отдельности. Мы с коллегами работали 14 часов, и все пальцы прижились! Понятно, что вероятность приживления каждого последующего снижалась - но у нас все получилось. Еще год потребовался, чтоб заставить пальцы как следует работать.
Впечатляющий случай! А как нужно правильно хранить отрезанную конечность?
В салфетке, которую смачивают очень холодной водой. При правильном хранении есть шанс, что конечность приживется даже через сутки.
А как узнать, есть ли у человека предрасположенность к такой кропотливой работе, как микрохирургия? Быть может, существуют какие-то специальные увлечения?
Микрохирургия - это любовь и терпение. Про предрасположенность не знаю, но когда я был в первом классе, мне брат подсунул нехитрый резец для резьбы по дереву. И я вырезал большие красивые картины. Это требовало старания и тщательности, была нужна мелкая пальцевая техника. А потом старший брат с первой зарплаты подарил мне фотоаппарат Смена-8. И с тех пор я охотно фотографирую. Тут не хобби, а неотъемлемая часть профессии. Дело в том, что в пластической хирургии очень важна наглядность. Утверждаешь, что ты лучший? Отлично! Тогда покажи, как было до операции и что стало после. Наша задача делать то, что дает эффект. Если спрашивают: «А почему вы делаете так, а не иначе?», я всегда могу ответить: «А вы результат видели?»
Помню, ко мне спустя два года после круговой подтяжки лица зашла пациентка просто показаться. Она благодарила за прекрасный результат, а я попросил разрешения сделать снимок для сравнения с тем, что было до операции. Снимал я тогда еще на пленку, проявил ее только через три месяца, и когда сравнил фото «до» и «после» был поражен: колоссальная разница в возрасте при очень гармоничном виде лица! И никаких намеков, что была выполнена такая операция!
Есть ли у вас какое-либо кредо?
Мой постулат - не подтягивать пациента под излюбленные методы, а стараться разными способами решать проблемы. Доктор должен быть достаточно универсальным, а не навязывать всем свою любимую тему или технологии. Я против моно-методов, когда вам навяжут какую-нибудь эндоскопию только потому, что она хорошо у доктора получается. Нужно понять, что нужно пациенту и применить такие вещи, которые подходят именно ему. Пожалуй, самое важное - я должен постоянно осознавать простую истину: человек ко мне пришел за результатом!
А есть ли какой-нибудь критерий эффективности?
Эффективность работы, например, можно оценивать по количеству претензий! Есть доктора, которые непрерывно судятся со своими пациентами. А я хочу нормально работать и жить. Нельзя недооценивать «сарафанное радио». Наши пациенты часто приходят по рекомендации от знакомых - потому, что мы не делаем глупостей, за которые потом стыдно.
Мы рады, что у нас благодарных пациентов - подавляющее большинство. Вот, например, по закону парных случаев зашли две бывшие пациентки. Одна: «Как я счастлива, я после операции замуж вышла!» Но я тут не при чем, главное - в ней самой! Другая: «Я благодаря вам после операции получила прекрасную работу, сейчас тут на учебе и зашла вам показаться». Приятно, когда все получается!
Какие операции чаще приходится делать, на лице или на теле?
Делаю и те, и другие. В эстетической хирургии начинал с увеличивающей маммопластики, потом много занимался липосакциями. И хоть я считаю, что мой конек - омолаживающая хирургия лица, охотно оперирую и тело.
Вы много общаетесь с коллегами?
Без этого нельзя. Бывают серьезные задачи, когда нужно привлекать знания из сопредельных областей науки. Мы обязательно учимся, посещаем профессиональные конгрессы, чтобы не пропустить что-либо интересное. Обсуждаем, что полезно применять в работе, а что не обязательно. Всегда обсуждаем сложных пациентов, заходим друг к другу на операции. Тем и хорош коллектив - удается отфильтровать самое нужное в работе. Командная работа - это здорово. Хотя, конечно, свой почерк обязательно есть у каждого хирурга.
Оцениваете ли вы внешность собеседников?
Нет. Быть может, человеку комфортно со своей внешностью. Мне же неизвестно, чего он хочет! Я знал одного пластического хирурга, которой блестяще делал ринопластику. Но при этом он сам был с таким носом!..Так что я профессионально рассматриваю только тех людей, которые приходят ко мне с осознанным желанием что-то изменить в своем облике. И мы вместе разбираемся в том, что не нравится. Бывает, что после этого человек уходит, описывает круг по городским клиникам и снова возвращается. В пациенте нужно видеть человека. Тогда он и сам вернется, и других страждущих приведет.
Что вам хочется сделать, и чего вы делать ни за что не станете?
Хочется как можно больше делиться опытом уже освоенных высоко-результативных операций, в том числе с пластическими хирургами других городов. Мне нравится оперировать быстро, безошибочно, точно, нетравматично. К этому идет современный мир, и мы должны соответствовать. Молодость к нашим пациентам должна возвращаться не на год-два, а на много лет. При этом человек должен выглядеть естественно - наши пациенты этого заслуживают! Еще хочется, чтобы клиника росла и развивалась, и каждый врач мог в полной мере реализовать все свои сильные стороны. А не буду делать того, что мне не нравится. Если чувствую, что получится плохо или не то, что задумано - не стану даже начинать. И перебивать в споре никогда не буду, кричать. Я всегда говорю тихо - но при этом все молчат. И всегда люблю слушать других. Пациента, например, тоже надо уметь слушать...
